…На крыльце сидел кот. Абсолютно белый, без единого пятнышка. Два глаза, как две зеленые искорки отражали свет открытой двери.
— Ты чей? — Человек подошел поближе, рассматривая «гостя»… Рваные уши, морда в шрамах, мощные короткие лапы, настороженный взгляд…
— Все с тобой ясно… Ничей. Жрать хочешь? — отсыпал из своей тарелки горку еще теплых макарон. Добавил туда одну из двух сосисок. Мелко нарубил кусок колбасы… Пододвинул миску к коту. Сам сел за стол, звякнул бутылкой…
— Извини, тебе не предлагаю. Ну, за встречу!
— За встречу. — зеленые глаза сверкнули укором — Сопьешься, дурак!
— Все может быть… Ты ешь, ешь, приятель! Ну, давай по второй… За женщин! Хотя нет, давай лучше за родителей…
— Это можно. Святое. Присоединяюсь. — Белый сыто прищурился и подошел поближе, демонстрируя шрамы на мощном загривке. Сел, начал было умываться, но передумал, развернулся и пошел обратно, в темноту осеннего вечера…
— Ну, мне пора… Дела, брат. Спасибо тебе.
— Да, в общем, не за что. Ну, давай… Заходи, если надумаешь. А то мне одному, знаешь как-то…
— Непременно. — исчез в темноте внезапно, как и появился. Только пустая, вылизанная до блеска миска осталась стоять на полу…
Белый пришел через два дня. Тяжело проковылял по саду, приволакивая заднюю лапу и оставляя за собой красным пунктиром крoвaвый след… На правом боку темнела свежая рана.
— Кто ж тебя так?
— Собаки, чтоб их… Расплодились… Порядочному коту и пройти негде.
— Лежи, не двигайся. Сейчас аптечку принесу. Спирта нет, придется водкой промывать… Терпи, боец!
… Еще через час…
— Ну, вот и все. Ты как, живой? Знобит? Это нормально. Много крoви потерял. Давай я тебя к печке положу… Если надо чего, подай голос, я рядом.
… Спать не хотелось… Человек сел в кресло, включил торшер и протянул руку за книгой.
Белый жалобно застонал и попытался перевернуться на другой бок… Потом приподнялся, посмотрел вокруг мутными от боли глазами и снова упал на заботливо сложенное вчетверо ватное одеяло.
… Через три дня…
— Я ухожу. — Белый похромал к двери.
— Куда?
— Неважно. Просто ухожу. У меня нет дома. И никогда не было. Я уже здоров. Мне пора.
— Ты и двух недель не протянешь! А если и протянешь, то эту зиму не переживешь…
— Значит судьба такая. — Белый невозмутимо открыл лапой дверь, неловко спустился с крыльца и пошел по мерзлой земле к калитке.
… Он не пришел на следующий день. К вечеру ветер усилился и на поселок обрушилась снежная метель… Первая, в этом году. Ветер гнул старые сосны, свистел в трубе, выдувал тепло из дома и пел какую-то свою жутковатую песню на одной ноте… »
Человек вышел на крыльцо, прислушался к отдаленному собачьему лаю, зябко поежился, попытался рассмотреть что-то в белесой мгле… Постояв пять минут, вернулся в комнату и подбросил дров в печку.
Потом подошел к шкафу, достал еще один свитер, черную вязаную шапочку и выгоревший армейский бушлат. Неторопливо и тщательно оделся… Взял ф нарик, аккуратно закрыл за собой дверь и исчез в ледяном холоде ноябрьской ночи.
… Человек вернулся через два часа. Батарейки в фонарике «сели» окончательно. Он зажег «летучую мышь», подумал, налил полстакана, втянул в себя водку посиневшими от холода губами.
И снова ушел в ночь…
Он нашел Белого только под утро. Случайно увидев струйку пара, пробивающуюся из подтаявшего сугроба, яростно начал разгреб@ть снег негнущимися замерзшими руками…
Сорвал с себя бушлат, завернул в него oкрoвавленное, начавшее уже коченеть тельце и побежал к дому, взрыхляя снег негнущимися ногами в тяжелых армейских ботинках… Белый на короткие мгновения приходил в себя, шипел, оскаливал в жуткой гримасе клыки, пытался выпустить когти, но силы быстро заканчивались, и он снова проваливался в беспамятство… Он был еще там, в своем последнем бою…
А потом… Потом был сумасшедший гон машины по обледеневшему шоссе, врач, удивленно качающий головой, операционная… Белый выжил.
… Еще через два дня…
Кот осторожно поднял голову, покачиваясь поднялся с лежанки и с трудом подтягиваясь на передних лапах и путаясь в бинтах, залез на крoвать. Встал в изголовье, долго и внимательно смотрел на лицо спящего…
И медленно, словно удивляясь самому себе, потерся головой о небритую щеку, удовлетворенно вздохнул, свернулся калачиком и блаженно закрыл глаза.