Все очень радовались рождению Анечки. Для меня и мужа это был первый ребёнок, очень желанный и любимый. Бабушки и дедушки тоже не могли дождаться внучку. С самого детства наша малышка была окружена любовью и вниманием.
Помню, как из роддома выгоняли толпу родственников, которые просто не помещались в выписной. Все хотели скорее поздравить, увидеть новорождённую, взять на руки. Тогда наша жизнь виделась в радужном цвете.
Анечка росла очень сообразительным ребёнком, она рана пошла, рано стала разговаривать. Мы с ней ездили по разным развивающим кружкам, и все удивлялись такому высокому развитию, мы уже учились читать, не очень красиво, но писали буквы. Начался садик, я потихоньку стала собираться на работу, но выйти так и не успела.
Аня стала жаловаться на головные боли, плакала, не хотела идти в садик, хотя до этого ходила с большим удовольствием. Сначала всё списывали на кризисный возраст, на конфликты в группе. А потом боли усилились, не помогали даже обезболивающие.
Нас экстренно положили в больницу. Началась череда анализов, обследований, делали и КТ, и МРТ. Не могли найти ничего, а потом один молодой доктор предложил при обследовании по-другому положить ребёнка, ткани могут наслаиваться и прятать патологию. У Анечки была опухоль, в практически недоступном месте. Оперировать нас отказались.
И мы с мужем поехали по клиникам, рассылали запросы за рубеж со всеми данными обследований. Никто не брался за столь сложный случай. А наша девочка угасала, терялись навыки, она даже сидела с трудом. Каково это видеть своего ребёнка и понимать, что ты ничем не можешь помочь. Я не могла смотреть в глаза своей малышке, я винила себя, что не забила тревогу раньше.
Единственное, что мне предложили, курс химиопрепаратов, возможно, они приостановят рост опухоли. И, правда, приостановили, но мозг уже пострадал безвозвратно. Каждый день я вижу своего ребёнка, её страдания, хочется просто выть в голос, но нельзя.
Теперь уже Анечка никого не узнаёт, она тяжело реагирует на громкие звуки и прикосновения. Она не встаёт уже больше года, приходится кормить протертой пищей, постоянно ворочать, даже вывести на улицу нельзя – начнёт кричать от боли.
Мне предлагали её оставить, ведь она всё равно ничего уже не понимает, родить нормального ребёнка. Но как я могу предать свою девочку? Я с ней останусь до конца.
Я понимаю, что выздоровление невозможно, но оставить у чужих Анечку не могу. Пусть за ней и будут хорошо ухаживать, но любить никто не будет. Только от моих прикосновений она успокаивается, когда становится больно, она всё равно чувствует, что её не бросили, что рядом мама и папа.
Приходит как-то в парикмахерскую католический священник.