Это невозможно забыть. Третье марта 2017 года я помню посекундно. В 14.40 мы с коллегой пили кофе, я посмотрела на часы и со злостью подумала: «Пятница, а мне здесь еще полтора часа торчать». Потом каждая вернулась к своим делам. Ровно в 15.00 зазвонил мобильный, я даже удивилась, обычно он на беззвучном режиме, и в рабочее время я им не пользуюсь.
Сестра мужа (она живет с нами) спокойным голосом спросила: «Насть, где у Сашки документы лежат?» В голове пролетел поток мыслей, которые свелись к одной: почему она спрашивает, если муж сегодня весь день дома и знает, где его документы? Я задаю ей этот вопрос. Она молчит, а потом рыдает. Дальше я не помню слов, только обрывки фраз: «Сашке плохо, я вызвала скорую, домой не торопись, уедут — позвоню».
Я бросаю все и бегу по снегу к дому. Ровно три минуты. У подъезда машина реанимации. Я облегченно выдыхаю: если не увезли еще, значит, не все так ужасно.
Забегаю в квартиру. Наша комната открыта, муж лежит на полу, кругом шприцы, лекарства, а в голове пролетает мысль: «Ну вот, ты, дура, несешься по морозу раздетая, а ему капельницу сейчас поставят, и он придет в себя. Даже в больницу не заберут».
Врач почему-то не пускает меня в комнату, а я смотрю на Сашину ногу и с ужасом понимаю, что она темно-синяя. Тут же замечаю открытое окно и сама себя успокаиваю: на улице зима, окно открыто, а он лежит в шортах и футболке на полу, как тут не посинеешь.
Врач идет на кухню, а я продолжаю сидеть в коридоре, в голове вакуум, ни одной мысли. «Ну мы же не знаем время смерти, чего вы от нас хотите?» — говорит он кому-то. Я все слышу, понимаю, но не осознаю. И тут же заходит фельдшер с контрольной лентой ЭКГ, на которой прямая линия, и говорит, что они отключают вентиляцию легких. Время смерти 15.05 по документам и 14.40 фактически.
Истерика. А потом два часа самых искренних и не сказанных слов любимому человеку. Я просто лежала рядом и просила его забрать меня с собой. Захотелось кричать на весь мир, рассказать всем и каждому, что произошло, с глупой надеждой, что хоть кто-то скажет: «Ты чего, все хорошо будет, привезут в морг, а он в сознание придет, и окажется, что живой».
Тело увезли, и наступило оцепенение, я просидела всю ночь, глядя в одну точку. Вердикт патологоанатома — острая сердечная недостаточность, мгновенная смерть. Похороны. Думала, сойду с ума.
С этого дня абсолютно все стало пустым и неважным. Желания, мечты, дети, родственники, деньги — только слова, за которыми нет ни одной эмоции. Пропал страх собственной смерти, просто страх, материнский инстинкт и инстинкт самосохранения.
Дочке семь, сыну четыре, мои родители в другом городе. Я живу в одной квартире с родственниками мужа. Каждый из нас сам по себе, меня только на словах поддерживали в первые дни, а после похорон все вернулись к своим делам.
Первое время любые слова сочувствия вызывали во мне агрессию, попытки обнять и успокоить заканчивались истерикой, я ненавидела весь мир. Бесконечные фразы поддержки с подтекстом «Ты должна жить ради детей» только раздражали.
Дальше — по нарастающей: мысли о суициде, поиск информации в Интернете и в итоге решение сдаться психотерапевту, глушить боль медикаментозно. Я начала пить антидепрессанты, но они не помогли, и я бросила.
Постепенно пришло осознание: раньше все было неправильно. Недолюбила, не сказала, что чувствовала, где-то нагрубила вместо слов поддержки, а теперь уже поздно, не изменить ничего и никогда. Мне больно от понимания, что у кого-то сейчас есть такая возможность, а у меня нет. Жизнь превратилась в существование и ожидание того дня, когда придет мой час.
Раньше я не знала, как важно ценить то, что имеешь здесь и сейчас. Если бы я могла вернуться в прошлое, я бы не скупилась на слова любви и поддержки, пусть их было бы больше, чем человек заслужил, — это лучше, чем винить себя. Я бы проще относилась к материальным благам и ничего бы не откладывала на потом, потому что «потом» может уже не настать.
Ушла из жизни известнейшая оперная прима Монсеррат Кабалье. Ушла целая эпоха!