После того как бабушка умерла и дедушка остался один, сын уговорил его продать дом и переехать в город:
— У нас в квартире места много, всем хватит. А тебе под присмотром лучше будет.
Согласился дед и перебрался к сыну. Сначала всё было хорошо, но потом невестка ворчать начала: и ногами-то дед шаркает громко, и по ночам-то ворочается много, и свет выключать забывает. Дед и рад бы исправиться, но старость есть старость: и силёнки уже не те, и ловкости никакой, и память подводит, и глаза плохо видят. извиняется дед, старается угодить, а невестка всё не унимается, да ещё и сын выговаривать стал:
— Отец, ты бы хоть чавкал за столом потише, а то летит всё — с тобой рядом сидеть противно. И скатерть вон опять всю заляпал, криворукий!
Только внук дедушку не ругал, всё помочь старался да развеселить. А какое уж тут веселье? После того как дед из-за неловкости своей разбил несколько тарелок, купили для него пластиковую посуду и стали во время еды сажать вообще за отдельный столик (посудный, у раковины). Так, мол, не разобьёт ничего и убирать проще.
И вот однажды стали они к ужину собираться, а внучок не идёт. Пошёл сын звать его, а тот лепит что-то.
— Что ты там делаешь, сына?
— Маме чашку леплю.
— А зачем маме ещё одна чашка?
— Есть из неё, когда старенькая станет. И тебе слеплю, чтоб не разбили хорошую посуду, как дедушка. И суп вам только холодный наливать буду, чтоб не обожглись и чашки не растаяли.
Вернулся сын на кухню и велел жене накрывать деду вместе со всеми. Когда та стала возмущаться, рассказал ей о том, что в детской произошло.
С тех пор дед ел вместе со всеми, а пластилиновую чашку сфотографировали и фотографию повесили на самом видном месте — как напоминание.
Екатерина Порубель: москвичка с деревенской внешностью. Как сложилась жизнь многодетной «Серафимы Прекрасной»